Лучше было бы раньше, но раньше уже закончилось
Визит
На следующее утро, в воскресенье, я проснулась неожиданно рано. Пробуждение было внезапным, будто бы от какого-то громкого звука, и сон мгновенно растворился в рассветном полумраке спальни. Минут пятнадцать я еще ворочалась в постели, цепляясь за ускользающие обрывки недосмотренного сновидения, но безрезультатно. Сон как рукой сняло. Оставаться в лежачем положении больше не хотелось, поэтому пришлось подниматься, как бы ни было обидно.
Я встала, раздвинула оконные шторы, впуская в комнату редкие, лимонного цвета, лучи восходящего солнца, и пошла на кухню завтракать.
Сидя перед чашкой горячего кофе и посасывая шоколадный пряник, я вдруг подумала про Захарову.
«Неспроста, - решила я. – Наверное, припрется сегодня».
Захарова приперлась через час.
- С ума сойти, они уже встали! – с издевкой констатировала она вместо приветствия.
- И вам не хворать, - предчувствие меня, увы, не обмануло. – Ты откуда?
- Что значит, откуда? – возмутилась Захарова. – Я что, не могу уже просто так прийти, из дома?
- Ну, не знаю, - протянула я. – В такую рань…
- Я тут на рынок заскочила, - закряхтела Захарова, стягивая сапоги без помощи рук (руки были заняты объемными замусоленными пакетами). – Взяла вот печенку, – она принялась озираться в поисках свободного пространства для своих пакетов. – Мед нашла дешевый, а еще сметану купила…
- Нам? – удивилась я.
- Ага, разбежались! – рявкнула Захарова, пристраивая пакеты в углу прихожей. – Вы тут и так как буржуи живете, шикуете. Салями-хуями. Креветки, блядь, говнетки!
- Ну ладно, - добавила она, чуть смягчившись. – Можешь меду себе отлить полбанки – сама же хер купишь. И кошке навагу возьми… кис-кис-кис!
Кошка неуверенно потопталась в дверях спальни и села.
-Киса-киса, - засюсюкала Захарова. – Здравствуй, киса! Кисе рыбку принесли…
Кошка уставилась на гостью желтыми немигающими глазами.
- Она навагу не жрет, - предупредила я.
- Эту сожрет, - заверила Захарова. – Навага-то – класс! – для пущего эффекта она сложила губы бантиком, как при поцелуе. – Жирненькая наважка, икряночка! М-м…
- Посмотрим, - ответила я. – В конце концов, рыбу можно просто пожарить и самим съесть…
Захарова скривилась, будто учуяла неприятный запах, и принялась стягивать пальто, направляясь к шкафу.
В зеркальных створках шкафа-купе отразилась ее грузная фигура, крашеные хной волосы с пробивающейся на висках сединой и недовольное лицо с ярко-красными, напоминающими диковинную тропическую рыбку, губами.
Захарова сдвинула одну створку и с отвращением уставилась внутрь шкафа.
- И куда, блядь, пальто повесить? – возмутилась она. – Тут же ни хрена места нет! Под завязку своим тряпьем все завесили!
Ничего не отвечая, я достала из шкафа свободную вешалку и повесила на нее пальто. Затем, без лишних усилий, поместила вешалку обратно в шкаф и закрыла дверцу.
- Понаставили гробов, - Захарова, ворча, отправилась в комнату. - Полдома заняли, а толку – ноль!
- Сейчас чай сделаю! – я поспешила ускользнуть в кухню.
Набирая воду в электрический чайник, я была спокойна. За окном радостно чирикали птицы.
Когда я вошла в комнату, Захарова, развалившись на диване, вертела в руках мой новый Nikon.
- Дорогой фотик? – поинтересовалась она с видом знатока.
- Не знаю, его Сёма покупал.
- Дорогой, по ходу, - решила Захарова. – Покажи хоть, что наснимали.
Я услужливо включила камеру и принялась перелистывать отснятые мною накануне кадры.
Захарова опять осталась недовольна.
- Что-то у тебя тут одни кошки, да окошки! Что, больше в мире фотографировать нечего?
- Ну, это просто пробные снимки, - начала оправдываться я. – Я так, руку набивала.
Захарова хищно оскалилась:
- Ты, я гляжу, только и делаешь, что руку набиваешь, а ничего путного у тебя и не выходит. Всю жизнь скачешь с места на места, как ёбаный сайгак, мечешься из крайности в крайность - так ничему толком и не научилась! Бестолочь, блядь. Вся в папашу-мудака…
Я выключила камеру и поднялась с дивана.
- Пошли на кухню, мам. Чайник закипел.
На следующее утро, в воскресенье, я проснулась неожиданно рано. Пробуждение было внезапным, будто бы от какого-то громкого звука, и сон мгновенно растворился в рассветном полумраке спальни. Минут пятнадцать я еще ворочалась в постели, цепляясь за ускользающие обрывки недосмотренного сновидения, но безрезультатно. Сон как рукой сняло. Оставаться в лежачем положении больше не хотелось, поэтому пришлось подниматься, как бы ни было обидно.
Я встала, раздвинула оконные шторы, впуская в комнату редкие, лимонного цвета, лучи восходящего солнца, и пошла на кухню завтракать.
Сидя перед чашкой горячего кофе и посасывая шоколадный пряник, я вдруг подумала про Захарову.
«Неспроста, - решила я. – Наверное, припрется сегодня».
Захарова приперлась через час.
- С ума сойти, они уже встали! – с издевкой констатировала она вместо приветствия.
- И вам не хворать, - предчувствие меня, увы, не обмануло. – Ты откуда?
- Что значит, откуда? – возмутилась Захарова. – Я что, не могу уже просто так прийти, из дома?
- Ну, не знаю, - протянула я. – В такую рань…
- Я тут на рынок заскочила, - закряхтела Захарова, стягивая сапоги без помощи рук (руки были заняты объемными замусоленными пакетами). – Взяла вот печенку, – она принялась озираться в поисках свободного пространства для своих пакетов. – Мед нашла дешевый, а еще сметану купила…
- Нам? – удивилась я.
- Ага, разбежались! – рявкнула Захарова, пристраивая пакеты в углу прихожей. – Вы тут и так как буржуи живете, шикуете. Салями-хуями. Креветки, блядь, говнетки!
- Ну ладно, - добавила она, чуть смягчившись. – Можешь меду себе отлить полбанки – сама же хер купишь. И кошке навагу возьми… кис-кис-кис!
Кошка неуверенно потопталась в дверях спальни и села.
-Киса-киса, - засюсюкала Захарова. – Здравствуй, киса! Кисе рыбку принесли…
Кошка уставилась на гостью желтыми немигающими глазами.
- Она навагу не жрет, - предупредила я.
- Эту сожрет, - заверила Захарова. – Навага-то – класс! – для пущего эффекта она сложила губы бантиком, как при поцелуе. – Жирненькая наважка, икряночка! М-м…
- Посмотрим, - ответила я. – В конце концов, рыбу можно просто пожарить и самим съесть…
Захарова скривилась, будто учуяла неприятный запах, и принялась стягивать пальто, направляясь к шкафу.
В зеркальных створках шкафа-купе отразилась ее грузная фигура, крашеные хной волосы с пробивающейся на висках сединой и недовольное лицо с ярко-красными, напоминающими диковинную тропическую рыбку, губами.
Захарова сдвинула одну створку и с отвращением уставилась внутрь шкафа.
- И куда, блядь, пальто повесить? – возмутилась она. – Тут же ни хрена места нет! Под завязку своим тряпьем все завесили!
Ничего не отвечая, я достала из шкафа свободную вешалку и повесила на нее пальто. Затем, без лишних усилий, поместила вешалку обратно в шкаф и закрыла дверцу.
- Понаставили гробов, - Захарова, ворча, отправилась в комнату. - Полдома заняли, а толку – ноль!
- Сейчас чай сделаю! – я поспешила ускользнуть в кухню.
Набирая воду в электрический чайник, я была спокойна. За окном радостно чирикали птицы.
Когда я вошла в комнату, Захарова, развалившись на диване, вертела в руках мой новый Nikon.
- Дорогой фотик? – поинтересовалась она с видом знатока.
- Не знаю, его Сёма покупал.
- Дорогой, по ходу, - решила Захарова. – Покажи хоть, что наснимали.
Я услужливо включила камеру и принялась перелистывать отснятые мною накануне кадры.
Захарова опять осталась недовольна.
- Что-то у тебя тут одни кошки, да окошки! Что, больше в мире фотографировать нечего?
- Ну, это просто пробные снимки, - начала оправдываться я. – Я так, руку набивала.
Захарова хищно оскалилась:
- Ты, я гляжу, только и делаешь, что руку набиваешь, а ничего путного у тебя и не выходит. Всю жизнь скачешь с места на места, как ёбаный сайгак, мечешься из крайности в крайность - так ничему толком и не научилась! Бестолочь, блядь. Вся в папашу-мудака…
Я выключила камеру и поднялась с дивана.
- Пошли на кухню, мам. Чайник закипел.
